Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
— Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей… На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять
сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж
взяли одного!
В следующую речь Стародума Простаков с
сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а
сын подойти к руке. Еремеевна
взяла место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
― Да, я потерял даже любовь к
сыну, потому что с ним связано мое отвращение к вам. Но я всё-таки
возьму его. Прощайте!
Она услыхала голос возвращавшегося
сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки,
взяла его за голову, посмотрела на него долгим взглядом и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
Она встала и, сняв шляпу,
взяла на столике альбом, в котором были фотографические карточки
сына в других возрастах.
Дарья Александровна должна была еще заехать домой, с тем чтобы
взять своего напомаженного и завитого
сына, который должен был везти образ с невестой.
— Ну, нет, — сказала графиня,
взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о
сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Что, батюшка, сошники-то я приказывал
взять, принес, что ли? — спросил большой ростом, здоровенный малый, очевидно
сын старика.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для
сына, которую она
взяла на себя в последние годы, и с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней есть держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно стала рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна не слушала ее; она думала о том,
возьмет ли она ее с собою. «Нет, не
возьму, — решила она. — Я уеду одна, с
сыном».
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и с ними ли живут
сыновья, и что старший
сын холостой или женатый человек, и какую
взял жену, с большим ли приданым или нет, и доволен ли был тесть, и не сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить
сына с отцом». Я
взял из рук его бумагу: это был ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
— Фабричные, мастеровые, кто наделы сохранил, теперь продают их, — ломают деревню, как гнилое дерево! Продают землю как-то зря. Сосед мой, ткач, продал полторы десятины за четыреста восемьдесят целковых,
сына обездолил, парень на крахмальный завод нанялся. А печник из села, против нас, за одну десятину
взял четыреста…
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля, бог дал, бог
взял, а ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин
сын коли черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
— Оставил он
сыну наследства всего тысяч сорок. Кое-что он
взял в приданое за женой, а остальные приобрел тем, что учил детей да управлял имением: хорошее жалованье получал. Видишь, что отец не виноват. Чем же теперь виноват
сын?
Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он
взять кадочку для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее
сына, спрашивает, что он выучил, заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую
возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и
сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
— А где немцы сору
возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на
сына, а с
сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору
взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего
сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу
взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
Но Марья Егоровна, по свойству своих отношений к
сыну, не могла, как и он, с своей стороны, тоже уступить, а он
взять ее согласие иначе, как с бою, и притом самого упорного и горячего.
— Да как же вдруг этакое сокровище подарить! Ее продать в хорошие, надежные руки — так… Ах, Боже мой! Никогда не желал я богатства, а теперь тысяч бы пять дал… Не могу, не могу
взять: ты мот, ты блудный
сын — или нет, нет, ты слепой младенец, невежа…
— Конечно, я должен бы был тут сохранить секрет… Мы как-то странно разговариваем с вами, слишком секретно, — опять улыбнулся он. — Андрей Петрович, впрочем, не заказывал мне секрета. Но вы —
сын его, и так как я знаю ваши к нему чувства, то на этот раз даже, кажется, хорошо сделаю, если вас предупрежу. Вообразите, он приходил ко мне с вопросом: «Если на случай, на днях, очень скоро, ему бы потребовалось драться на дуэли, то согласился ль бы я
взять роль его секунданта?» Я, разумеется, вполне отказал ему.
А Максим-то Иванович все пуще удивляется: „Ни он такой, ни он этакой; я его из грязи
взял, в драдедам одел; на нем полсапожки матерчатые, рубашка с вышивкой, как генеральского
сына держу, чего ж он ко мне не привержен?
Да еще
сын Вандика, мальчик лет шести, которого он
взял так, прокататься, долгом считал высовывать голову во все отверстия, сделанные в покрышке экипажа для воздуха, и в одно из них высунулся так неосторожно, что выпал вон, и прямо носом.
Я при первом же случае напишу в синод, а
сына своего Алексея домой
возьму…
— Зачем я к нему пойду?.. За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию с год хворал, так и за себя оброку не взнес… Да мне с полугоря: взять-то с меня нечего… Уж, брат, как ты там ни хитри, — шалишь: безответная моя голова! (Мужик рассмеялся.) Уж он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…
Хозяйкин
сын зашел к управляющему сказать, что матушка просит Павла Константиныча
взять образцы разных обоев, потому что матушка хочет заново отделывать квартиру, в которой живет.
Внутренний мир ее разрушен, ее уверили, что ее
сын —
сын божий, что она — богородица; она смотрит с какой-то нервной восторженностью, с магнетическим ясновидением, она будто говорит: «
Возьмите его, он не мой». Но в то же время прижимает его к себе так, что если б можно, она убежала бы с ним куда-нибудь вдаль и стала бы просто ласкать, кормить грудью не спасителя мира, а своего
сына. И все это оттого, что она женщина-мать и вовсе не сестра всем Изидам, Реям и прочим богам женского пола.
Он до того разлюбезничался, что рассказал мне все свои семейные дела, даже семилетнюю болезнь жены. После завтрака он с гордым удовольствием
взял с вазы, стоявшей на столе, письмо и дал мне прочесть «стихотворение» его
сына, удостоенное публичного чтения на экзамене в кадетском корпусе. Одолжив меня такими знаками несомненного доверия, он ловко перешел к вопросу, косвенно поставленному, о моем деле. На этот раз я долею удовлетворил городничего.
Городская полиция вдруг потребовала паспорт ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, — что Коля действительно мой
сын, что он означен на моем паспорте, но что особого вида я не могу
взять из русского посольства, находясь с ним не в самых лучших сношениях.
Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки
сына, передал свое именье незаконному
сыну, прося его не забывать бедного брата и помогать ему. У Ивашевых осталось двое детей, двое малюток без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и матери. Брат Ивашева испросил у Николая позволения
взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им имени отца; удалось и это.
Барин ее Мусин-Пушкин ссылал ее с мужем на поселение, их
сын лет десяти оставался, она умоляла дозволить ей
взять с собой дитя.
Возьмите «Les mémoires d'un enfant du siècle» [«Исповедь
сына века» (фр.).] и стихотворения Альфреда де Мюссе, восстановите ту Францию, которая просвечивает в записках Ж. Санда, в современной драме и повести, в процессах.
В старину Заболотье находилось в полном составе в одних руках у князя Г., но по смерти его оно распалось между троими
сыновьями. Старшие два
взяли по равной части, а младшему уделили половинную часть и вдобавок дали другое имение в дальней губернии.
— За
сыном родным столько уходу нет, сколько за ними! — сказала она в сердцах, —
возьму да вышвырну все за окошко!
Бiжить возок кривавенький;
У тiм возку козак лежить,
Пострiляний, порубаний.
В правiй ручцi дротик держить,
З того дроту крiвця бiжить;
Бiжить рiка кривавая.
Над рiчкою явор стопть,
Над явором ворон кряче.
За козаком мати плаче.
Не плачь, мати, не журися!
Бо вже твiй
сын оженився,
Та
взяв жiнку паняночку,
В чистом полi земляночку,
I без дверець, без оконець.
Та вже пiснi вийшов конець.
Танцiовала рыба з раком…
А хто мене не полюбить, трясця его матерь!
В другой раз Анфуса Гавриловна отвела бы душеньку и побранила бы и дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона — дочери досадить, Харитину — с непокрытой головы волосы драть,
сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а
взять не с кого. Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается угодить.
После святок мать отвела меня и Сашу,
сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки, дед
взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Лишь свободные могут
взять на себя ответственность, лишь виновные
сыны, а не обиженные рабы — свободны.
Она мечтает о семейном счастии с любимым человеком, заботится о том, чтоб себя «облагородить», так, чтобы никому не стыдно было
взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести себя скромно, удаляется от молодого барина,
сына Уланбековой, и даже удивляется на московских барышень, что они очень бойки в своих разговорах про кавалеров да про гвардейцев.
Ибо что бы со мной было, если бы П. не
взял меня на воспитание, а вместо меня заботился бы о своем
сыне?“
Тогда он
взял с собою
сына и целых три года проскитался по России от одного доктора к другому, беспрестанно переезжая из города в город и приводя в отчаяние врачей,
сына, прислугу своим малодушием и нетерпением.
— Что мужики, что бабы — все точно очумелые ходят. Недалеко ходить, хоть тебя
взять, баушка. Обжаднела и ты на старости лет… От жадности и с
сыном вздорила, а теперь оба плакать будете. И все так-то… Раздумаешься этак-то, и сделается тошно… Ушел бы куда глаза глядят, только бы не видать и не слыхать про ваши-то художества.
Груздева
взяло сомнение, не завернуть ли к
сыну, но он поборол это желание, вздохнул и пошел дальше.
Пока семья крепла и разрасталась, Татьяна была необходима для работы, — баба «воротила весь дом», — но когда остальные дети подросли и в дом
взяли третью сноху, Агафью, жену четвертого
сына, Фрола, честь Татьяне сразу отошла.
Старик Палач, отец нынешнего Палача, заметил его и
взял к себе на рудник Крутяш в дозорные, как верного человека, а маленького Елескина
сына записал в заводскую ключевскую школу.
— Стыд-то где у Самойла Евтихыча? — возмущалась Парасковья Ивановна. — Сказывают, куды сам поедет, и Наташку с собой в повозку… В Мурмосе у него она в дому и живет. Анфиса Егоровна устраивала дом, а теперь там Наташка расширилась. Хоть бы сына-то Васи постыдился… Ох, и говорить-то, так один срам!.. Да и другие хороши, ежели разобрать:
взять этого же Петра Елисеича или Палача… Свое-то лакомство, видно, дороже всего.
Вообразите, что на прошедшей почте получил от Спиридова новое странное поручение: теперь уже не зовет в Тобольск за благодарностию, а просит, чтобы мои родные
взяли Гленова
сына из Нарвы, где он в пансионе, и определили в кадетский корпус. Странно и довольно трудно!
— Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего
сына в поступке, за который мы могли бы
взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
Пастор одною рукою оперся о плечо гренадера, а другою
взял за руку
сына.